— С ними все будет тип-топ, — сказал Билл. — Ты, мать, слишком много беспокоишься.

— Ох, наверное, так. Молодежь всегда знает лучше, правда? — она тонко улыбнулась.

— Только пиджак прихвачу, — промурлыкала Сьюзан Бену и пошла по дорожке к дому. Когда она поднималась по ступенькам, доходившая ей до бедер красная переливчатая юбка сильно открыла ноги. Бен следил за Сьюзан, понимая, что Энн наблюдает, как он смотрит. Ее муж затаптывал угли.

— Сколько вы собираетесь пробыть в Уделе, Бен? — спросила Энн с вежливым интересом.

— Пока книга не напишется — точно, — ответил он. — А потом? Не могу сказать. По утрам тут красиво и воздух, как вдохнешь, такой вкусный… — Он улыбнулся ей в глаза. — Могу остаться и подольше.

Она улыбнулась в ответ.

— Зимой тут делается холодно, Бен. Страшно холодно.

Потом по ступенькам спустилась Сьюзан в наброшенном на плечи легком жакетике — Готов? Я буду шоколад. Держись, фигура!

— Переживет твоя фигура, — сказал Бен и повернулся к мистеру и миссис Нортон. — Еще раз спасибо.

— Всегда рады, — откликнулся Билл. — Хотите, так приходите завтра вечерком с упаковкой пива. Посмеемся над этим проклятым Ястремским.

— Это было бы забавно, — ответил Бен, — но что мы станем делать после второй подачи?

Билл от души расхохотался, и его смех несся им вслед, пока они не свернули за угол.

— Честно говоря, я не хочу идти к Спенсеру, — сказала Сьюзан, когда они спускались с холма. — Пойдем лучше в парк.

— Как насчет грабителей, дамочка? — спросил он, изображая для нее выговор Бронкса.

— В Уделе все грабители должны быть дома к семи. Городское постановление. А сейчас восемь ноль три.

Пока они спускались по косогору, стемнело, и их тени в свете уличных фонарей то бледнели, то сгущались.

— Сговорчивые у вас грабители, сказал Бен. — И никто не ходит в парк после того, как стемнеет?

— Иногда местные ребята заходят пообжиматься, если не хватает денег на кино, — ответила Сьюзан и подмигнула Так если увидишь, что кто-то крадется по кустам, гляди в другую сторону.

Они зашли в парк с западной стороны, обращенной к муниципалитету. Полный теней парк был чуточку призрачным, среди еще не облетевших деревьев, изгибаясь, убегали прочь цементные дорожки, а обмелевший пруд невозмутимо поблескивал, отражая свет уличных фонарей. Если тут кто-то и был, Бен их не видел.

Они обошли Военный мемориал с длинным перечнем имен, самые старые из которых относились к Революционной войне, а самые последние — к Вьетнаму, но высечены были под войной 1812 года. Самый недавний конфликт вписал туда шесть здешних городских фамилий — новые прорези на латуни блестели, как свежие раны. Бен подумал: этот город называется неправильно. Надо было назвать его Время. И, словно действие естественным образом произросло из мысли, оглянулся через плечо на дом Марстена, но тот загораживало массивное здание муниципалитета. Сьюзан заметила, куда глядит Бен, и это заставило ее нахмуриться. Они расстелили на траве свои пиджаки, уселись (садовые скамейки были без обсуждения с презрением отвергнуты), и Сьюзан сказала:

— Мама говорила, Паркинс тебя проверял. Деньги на школьное молоко, конечно же, украл новичок… так?

— Вот уж кто личность так личность, — заметил Бен.

— Собственно говоря, мама уже судила тебя и признала виновным. — Это было сказано легко, но легкость дрогнула и пропустила нечто серьезное.

— Твоя мама не очень-то меня жалует, а?

— Да, — ответила Сьюзан, взяв его за руку. — Случай нелюбви с первого взгляда. Такая жалость!

— Ничего, — сказал он. — Все равно, пять сотен я выбил.

— Папа? — девушка улыбнулась. Просто папа узнает класс, когда видит. Улыбка растаяла.

— Бен, о чем новая книга?

— Трудно сказать, — он скинул ботинки и зарылся ногами в росистую траву.

— Меняем тему?

— Нет, могу тебе рассказать. Ничего не имею против. — К своему удивлению, Бен обнаружил, что так оно и есть. О незавершенных работах он всегда думал, как о детях — о слабых детях, которых следует защищать и оберегать. Излишек болтовни их губит. Миранде Бен отказывался хоть словом обмолвиться о «Дочери Конвея», хотя жена изводилась от любопытства. Но Сьюзан —другое дело. С Мирандой рассказ всегда оборачивался неким направленным прощупыванием, а ее вопросы больше напоминали допрос. — Просто дай подумать, как лучше свести все вместе.

— А можешь поцеловать меня, пока будешь думать? — спросила Сьюзан и прилегла на траву. Бен волей-неволей осознал, как коротка ее юбка — она мало что прикрывала — Думаю, это может помешать процессу размышлений, — мягко заметил он. Давай посмотрим.

Он наклонился и поцеловал Сьюзан, легонько положив руку ей на талию. Девушка решительно встретила его губы, а руку накрыла обеими ладонями. Через секунду Бен в первый раз почувствовал язык девушки и встретил его своим. Она подвинулась, чтобы полнее ответить на поцелуй, и тихий шелест ситцевой юбки показался громким, буквально сводящим с ума. Рука Бена скользнула выше, Сьюзан выгнулась, и в ладонь молодому человеку легла грудь, полная и мягкая.

Во второй раз после их встречи Бен ощутил, что ему шестнадцать — шестнадцать, голова идет кругом, а впереди в шесть полос шириной открывается путь ко всему, и в поле зрения никаких препятствий для путешествия.

— Бен?

— Да?

— Хочешь, займемся любовью?

— Да, — сказал он. — Хочу.

— Здесь, на траве, — сказала Сьюзан.

— Да.

В темноте Сьюзан посмотрела на него снизу вверх широко раскрытыми глазами. И сказала:

— Сделай так, чтобы было хорошо.

— Постараюсь.

— Не спеши, — сказала она. — Не спеши. Не торопись. Так…

Во мраке они превратились в тени.

— Вот, — сказал он.

— О, Сьюзан.

Они гуляли. Бесцельно побродив по парку, они с более определенными намерениями двинулись в сторону Брокстрит.

— Жалеешь? — спросил Бен.

Сьюзан подняла на него глаза и ответила улыбкой, в которой не было и тени наигранности.

— Нет. Я рада.

— Хорошо.

Они шагали молча, держась за руки.

— А книга? — спросила Сьюзан. Перед тем, как нас так мило прервали, ты собирался рассказать мне о ней.

— Книга эта про дом Марстена, медленно проговорил Бен. — Быть может, она еще не начала свое существование… Я думал, что напишу про этот город. Но, может, я просто сам себя дурачил. Понимаешь, я узнавал про Хьюби Марстена. Он был гангстером. Транспортная компания служила всего-навсего ширмой. Она недоуменно взглянула на него.

— Как ты это выяснил?

— Кое-что в бостонской полиции, а еще больше от женщины по имени Минелла Кори — сестры Берди Марстен. Ей сейчас семьдесят девять и она не в состоянии вспомнить, что ела на завтрак, но хранит в памяти абсолютно все, случившееся до сорокового года.

— И она рассказала тебе…

— Столько, сколько знала. Она — в нью-хэмпширском доме престарелых, и, думаю, уже много лет никто не тратил время на то, чтобы выслушать ее. Я спросил: Хьюби Марстен действительно подвизался наемным убийцей в окрестностях Бостона — полиция уверена, что да — и она кивнула. «Сколько?» — спросил я. Она подняла руки к глазам, растопырила пальцы, помахала из стороны в сторону и сказала: "Сколько раз? Можешь сосчитать?”

— О Господи.

— В 1927 году Хьюберт Марстен причинил бостонской организации очень сильное беспокойство, — продолжал Бен. Его дважды забирали для допроса — один раз городская полиция и один раз —мэлденская. В Бостоне его замели за убийство кого-то из своих, но через два часа он уже был на улице. В Мэлдене дело касалось вовсе не работы. Речь шла об убийстве одиннадцатилетнего мальчика. Ребенка выпотрошили.

— Бен, — сказала она болезненным тоном.

— Из этой передряги Марстена вытащили его наниматели — мне кажется, он знал, где похоронили пару-тройку трупов, — но в Бостоне для него все было кончено. Он тихо перебрался в Салимов Удел — такой себе ушедший от дел служащий транспортной компании, который раз в месяц получает чек. Из дому он выходил редко — по крайней мере, мы мало об этом знаем.